Слушать аудиокнигу "Толстой Алексей - Зимовье зверей" бесплатно без регистрации
Толстой Алексей - Зимовье зверей

- Русская народная сказка в пересказе Алексея Николаевича Толстого.
Летом 1565 года герой романа молодой боярин князь Никита Романович Серебряный возвращается в Москву из Литвы, где он в течение 5-ти лет предпринимал усилия, чтобы подписать мирный договор, но не смог сделать этого из-за увертливости литовских дипломатов и собственного прямодушия. Здесь он попадает в атмосферу разгула тирании, опричнины, плах и виселиц - в жестокие времена царствования Ивана IV (Грозного).
Запись 1988 г.
...Истории о призраках, оборотнях и прочих ужасах любимы и почитаемы многими. Но наш рассказчик маркиз д'Юрфе считает, что его история обладает одним качеством, выделяющим ее среди остальных. Она случилась на самом деле.
...«Анна Каренина» – это сложное, психологически утонченное, остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени. Л.Н. Толстой на страницах произведения показывает, как рушатся остатки патриархального уклада жизни в России под натиском буржуазного прогресса, как падают нравы, ослабевают семейные устои, вырождается аристократия. Роман во многом автобиографичен. Работая над ним, Толстой уяснял взгляд на современность и свою собственную жизнь.
...В повести выдающегося русского писателя Алексея Николаевича Толстого, созданной в послереволюционные годы, в суровых условиях эмиграции, ностальгически воскрешается безмятежная жизнь дворянской семьи, живущей в поместье. Автору удалось удивительно точно передать то безотчетное счастье, то наслаждение жизнью, какое бывает только в детстве. Эти чувства испытывает главный герой повести – мальчик Никита. Так же звали сына Толстого от его второй жены – Натальи Крандиевской, талантливой поэтессы, которая пожертвовала литературной карьерой ради успеха мужа и благополучия семьи. Никита рос на глазах у отца, и, хотя происходило это не в русской усадьбе, а в эмигрантских общинах Парижа и Берлина, повесть можно считать отчасти автобиографической.
В повести выдающегося русского писателя Алексея Николаевича Толстого, созданной в послереволюционные годы, в суровых условиях эмиграции, ностальгически воскрешается безмятежная жизнь дворянской семьи, живущей в поместье. Автору удалось удивительно точно передать то безотчетное счастье, то наслаждение жизнью, какое бывает только в детстве. Эти чувства испытывает главный герой повести – мальчик Никита. Так же звали сына Толстого от его второй жены – Натальи Крандиевской, талантливой поэтессы, которая пожертвовала литературной карьерой ради успеха мужа и благополучия семьи. Никита рос на глазах у отца, и, хотя происходило это не в русской усадьбе, а в эмигрантских общинах Парижа и Берлина, повесть можно считать отчасти автобиографической.
Это рассказ о сиюминутном счастье и безотчетном наслаждении жизнью, которые дарованы мальчику из дворянской семьи, живущей в поместье.
Никитой звали сына Толстого и Натальи Крандиевской. Мальчик рос на глазах у отца, когда он писал эту, отчасти автобиографическую, повесть.
Сюжет книги извилист, но, в отличие от современных художественных произведений о вампирах, в «Упыре» Толстого нет логических и сюжетных нестыковок. Делая несколько неожиданных поворотов, повествование приходит к финалу настолько логично, что концовка книги выглядит совершенно естественной. Толстой в своём «Упыре» хотя и отдает дань некоторыми господствовавшим в то время суевериям относительно упырей, тем не менее, в целом объективно, с этнографической точностью, описывает этих опасных созданий. В частности, едва ли не впервые в упыристике было высказано не просто предположение, а убеждение в том, что европейский вампир — выходец из восточнославянских земель, что вампир и упырь это по сути одно и тоже.
...Но вдруг дверь в комнату как будто медленно отворилась, и на пороге встал Горча. Я, впрочем, скорее догадывался об этом, чем видел его, потому что там, откуда он вышел, было совершенно темно. Его погасшие глаза, – так мне чудилось, – старались проникнуть в мои мысли и следили за тем, как подымается и опускается моя грудь. Потом он сделал шаг, еще-другой, затем, с чрезвычайной осторожностью, неслышно ступая, стал подходить ко мне. Вот одним прыжком он очутился у моей кровати. Я испытывал невыразимое чувство гнета, но неодолимая сила сковывала меня. Старик приблизил ко мне свое мертвенно-бледное лицо и так низко наклонился надо мною, что я словно ощущал его трупное дыхание.
...
Но вдруг дверь в комнату как будто медленно отворилась, и на пороге встал Горча. Я, впрочем, скорее догадывался об этом, чем видел его, потому что там, откуда он вышел, было совершенно темно. Его погасшие глаза, – так мне чудилось, – старались проникнуть в мои мысли и следили за тем, как подымается и опускается моя грудь. Потом он сделал шаг, еще-другой, затем, с чрезвычайной осторожностью, неслышно ступая, стал подходить ко мне. Вот одним прыжком он очутился у моей кровати. Я испытывал невыразимое чувство гнета, но неодолимая сила сковывала меня. Старик приблизил ко мне свое мертвенно-бледное лицо и так низко наклонился надо мною, что я словно ощущал его трупное дыхание.
...Но вдруг дверь в комнату как будто медленно отворилась, и на пороге встал Горча. Я, впрочем, скорее догадывался об этом, чем видел его, потому что там, откуда он вышел, было совершенно темно. Его погасшие глаза, – так мне чудилось, – старались проникнуть в мои мысли и следили за тем, как подымается и опускается моя грудь. Потом он сделал шаг, еще-другой, затем, с чрезвычайной осторожностью, неслышно ступая, стал подходить ко мне. Вот одним прыжком он очутился у моей кровати. Я испытывал невыразимое чувство гнета, но неодолимая сила сковывала меня. Старик приблизил ко мне свое мертвенно-бледное лицо и так низко наклонился надо мною, что я словно ощущал его трупное дыхание.
...