Настоятельно ждет всестороннего исследования и нового прочтения в ряду традиционных и новых «белых» пятен отечественной истории (при нашем относительно глубоком знании проблемы) и тема эмиграции в XX столетии. Не много мы знаем о судьбах миллионов наших соотечественников, покинувших в поисках лучшей доли царскую Россию. Еще более тяжело сложились судьбы миллионов людей, оказавшихся после 1917 года вне пределов Советской России и СССР.
Послеоктябрьская эмиграция, вошедшая в исторические анналы как «белая эмиграция», отчетливо помечена печатью драмы. А чаще трагедии. Один из немногих ее историков «оттуда», Петр Ковалевский, отмечая: «.покинуло Россию после революции 1917 года около миллиона людей»,— пишет, что «.в мировой истории нет подобного по своему объему, численности и культурному значению явления, которое могло бы сравниться с русским зарубежьем. Русское рассеяние превзошло все бывшие до него и по числу и по культурному значению, так как оно оказалось центром и движущей силой того явления, которое обычно называют русским зарубежьем, но которое следовало бы называть «Зарубежной Россией». Это русское зарубежье может быть исчислено между 9 и 10 миллионами человек». Русские составили абсолютное большинство белой эмиграции. По данным нескольких регистраций эмигрантов — от 90 до 95 процентов.
Октябрьский вихрь, вздыбивший и перевернувший до основания Россию, вымел за пределы страны не только активных участников белого движения, представителей эксплуататорских классов — помещиков и капиталистов, но и многих рабочих и крестьян, насильственно мобилизованных в белые армии и затем вывезенных за границу, сомневающихся, колеблющихся интеллигентов, бежавших от ожесточеннейшей борьбы за новый политический строй.

В четвертый том антологии "Литература русского зарубежья" вошли произведения 1936-1940 годов: Проза. Мих. Осоргин. Вольный каменщик. Ант. Ладинский, Путешествие в Палестину Ив. Шмелев. Старый Валаам. Наталия Резникова. Раба Афродиты. Василий Федоров. Канареечное счастье. Мемуары. Владислав Ходасевич. Белый коридор. Владимир Оболенский. Моя жизнь. Мои современиики. Нестор Махно. Под ударами контрреволюции. И.В. Гессен. В двух веках. Г.М. Семенов. О себе. В.Н. Воейков. С царем и без царя. Борис Зайцев. Москва. Марина Цветаева. Нездешний вечер. Б. Никитин. Роковые годы. Поэзия. К.Д. Бальмонт. Николай Белоцветов. Илья Голенищев-Кутузов. Д. Аминадо. Вячеслав Иванов. Ирина Кнорринг. Давид Кнут. Галина Кузнецова. Е. Кузьмина-Караваева. Ант. Ладинский. Виктор Мамченко. Юрий Мандельштам. Владимир Набоков. Валерий Перелешин. София Прегель. Анна Присманова. Юрий Софиев. Перикл Ставров. Николай Туроверов. Лидия Червинская. Зинаида Шаховская. Анатолий Штейгер. Алексей Эйснер. Философия. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Георгий Федотов. Тяжба о России. Николай Бердяев. Парадокс лжи. Публицистика. Юрий Фельзен. Прописи. Лидия Червинская. В последнюю минуту. Владимир Злобин. Человек и наши дни. М.Г. Казаринов. Удар жреца. Ю.К. Рапопорт. Конец Зарубежья. Критика. Л. Милюков. Живой Пушкин. Ив. Бунин. Перечитывая Куприна. Марк Алданов. О положении эмигрантской литературы. Владимир Варшавский. О прозе «младших» эмигрантских писателей. В. Сирин. О Ходасевиче. Сергей Лифарь. О Шаляпине. А. Афанасьев. Выбор....

На дальней заре своей жизни, семнадцати лет, стояла Груша в поле, ранней весной. Пели жаворонки, было тихо и серо -- апрель, под пряслом бледно зеленела крапива. Груша слабо вздохнула и пошла тропинкой от деревни к большаку. И когда она до него дошла, издали, от лесочка лёдовского зазвенели колокольчики. Сквозь светлую мглу утреннюю трудно было сразу разобрать, кто едет, но, видимо, тарантас, тройка; вероятно, из усадьбы господской кто....

Наконец-то свернули с шоссе, город остался за рекой, колеса тележки сразу въехали в землю, -- теплую, чуть пыльную. Вот он и ветер -- в лицо пышет, под ним так чудесно лететь вперед, все вперед, к милому Розову. "Ходу, ходу, Скромная! Наддай!"
Кучеренок Петька и сам не дурак: струной натянул вожжи, сидит, как влитой. Скромную выпустил полным ходом, -- еще немного, и собьется на скок -- но это уже позор: хороший кучер не допустит.
Куда уж наддавать! И так летим, клубим пыль за собой, целует нас ветер, пахнет вольными полями, березняком откуда-то и роскошно -- пылью и дегтем. "Джон, тубо! Не ярись, Джон, тубо!" Джона удержать, пожалуй, потрудней, чем Петьку со Скромной, -- а у Петьки глаза горят. Джон, в сущности, даже и не он, а сучка сеттер, но огневая, и сейчас, когда ее бросает в тележке от быстрого хода, она вся танцует и мызгает, -- я знаю, чего ей хочется: сжаться комком, -- и потом вылететь стремглав наискось, а может, и вперед мимо Скромной и ну-ну-у, молнией по полям, кругами, зигзагами, или волчком, -- должно быть, все-таки мой Джон немножко сумасшедший, но это ничего, я одобряю, даже жаль, у самого нет сейчас этих четырех упругих лап....

Сборник составляют повести, рассказы и стихотворения русских писателей о светлом празднике Пасха.

...