В новой повести известного христианского писателя Виталия Полозова рассказывается о, полной скорбей и испытаний, жизни христианина Якова Янцена.

Эта книга о русских. О русских людях. О русском офицере-спецназовце Сергее Русакове, прошедшем чеченский ад, о русской девчонке из детского дома, которую чуть было не продали «алики и джабраилы» в турецкий бордель, о русском попе-алкоголике, ставшем настоящим мучеником за веру, о русской бабушке Полине, сохранившей себя единственному «Васеньке», убитому в далёкой Великой Отечественной войне… И ещё о многих других русских людях, которым выпало жить в 21-м веке от Рождества Христова. Наверное, эта книга нужна для русских. Эта книга о Любви… О той самой звонкой и наичистейшей любви. О любви, которая всегда есть и будет. О любви, идеал которой ищут и не могут найти.

Он и Она - кто они? Почему Он звонит ей каждый день? Почему Она говорит с ним обо всём на свете?..

Трогательная и очень необычная история двух подростков произошедшая в одной из московских школ

Редактор — Ольга Хмелёва.

Режиссёр записи — Евгения Бабич.

Текст песен — Сергей Переляев.

Музыкальный редактор — Людмила Власова.

Звукооператор — Диана Тодорова

Исполнители:

Катя — Екатерина Приморская;

Алёша — Сергей Переляев.

Вступительное слово — Александр Кукес

© «Saikaku Shokoku-banashi» by Ihara Saikaku, 1685 

Эмбиент: Yuki by Adrian von Ziegler

Арт: «Тануки» от Tobihachi 

…Произнесите те слова, которые уже много лет не перестают звучать по ночам в моих ушах и которые я произношу наконец вашими устами: «Девушка, ах девушка! Кинься еще раз в воду, чтобы вторично мне выпала возможность спасти нас с тобой обоих!» Вторично? Ох, какая опрометчивость! Подумайте, дорогой мэтр, а вдруг нас поймают на слове? Выполняйте обещание! Бр-р! Вода такая холодная! Да нет, можно не беспокоиться. Теперь уж поздно, и всегда будет поздно. К счастью!

Георгий Татосян - "Белый корабль": Титаник Средневековья (аудиоверсия) 

Драббл — полноценный рассказ, имеющий сюжетную линию, завязку, развитие, кульминацию и развязку, а также героев. НО! Не более 100 слов (название не в счет) Это большая серия, каждая часть 15 драбблов любого автора! 

Очень важна оценка слушателя — лучших мы определим по лайкам и комментариям! Именно ваша оценка решает!!!

Оцифровка пластинки фирмы "Мелодия" 1986 года

Литературная композиция

Фрагменты книг:

Охранная грамота»,

«Люди и положения»

Читает Александр Кутепов

Режиссер А- Николаев.

Звукорежиссер Л. Должников

Редактор Т. Тарновская.

Оформление художника С. Нелюбина

СЛУШАЯ ПРОЗУ ПАСТЕРНАКА

Поэт всегда обращается к людям и надеется быть услышанным. И Борис Пастернак надеялся тоже. Но меньше всего он рассчитывал, что не только стихи его, но прову —«опыт автобиографии», начатый в конце 20-х годов и завершенный в 50-х,— кто-то будет читать с эстрады, обращаясь к массовой аудитории. Но такое время наступило, мы ому свидетели. В огром¬ном Зала имени Чайковского при абсолютной тишине зрителей звучали страницы этой прозы. Артист Александр Кутепов отважился стать посредником, проводником такого неожиданного разговора поэта — не с читателями, а со слушателями. Перемена адреса! как ни странно, многое заново открыла в самом Пастернаке. Было принято (удобно во всех отношениях) делить его нараннего («сложного») и позднего («простого»). Но вот

А. Кутипов вольно соединяет тексты «Охранной грамоты» и строки книги «Люди и положения», написанной через тридцать лет. И только знатоки могут уловить, где кончается ранний Пастернак и где начинается поздний. Мы не чувствуем искусственности в этом соединении, хотя сам Пастернак строго заметил, что первая книга его прозы, «к сожалению, испорчена манерностью, общим грехом тех лета. Разумеется, артист, следуя за автором, про¬являет свое неприятие «манерности» и свой отбор, но орга¬ничность прозаического монолога поэта объясняется не только этим. Переведенное в звучащую речь, художественное слово заставляет передумывать заново соотношение «простого» и «сложного».

В родстве со всем, что есть, уверясь

И знаясь с будущим в быту.

Нельзя не впасть к концу как в ересь

В неслыханную простоту...

Эти строки часто цитируются, они стали известной формулой творческого пути не одного только Пастернака. В них указание на то, что «неслыханная» — идеальная — простота ждет к концу, как награда, как итог поисков и трудных прорывов к истине, к людям. Все так — и не совсем так.

Александр Кутепов не стремится выбрать только, простое, всем доступное. Он нередко находит интонационную форму сложному - сложному ходу мысли, сложной стилистике, фразам, которые перенасыщены образами, предельно туго набиты ими. И хоть все «актерские» задачи сведены к минимуму — Кутепов ничего не «играет» и никого не «изображает», — одна такая задача (или роль) остается, и ее выполнение все решает. Артист делает своим то, что ему, исполнителю, может принадлежать. Он, как художник, принимает на себя состояние, в котором пребывал Пастернак, раздумывая о себе и об искусстве. Актер по-своему проживает ту же сосредоточенность, тот же напряженный поиск слова, ту же радость его находки. Потому, слушая всё это, думаешь не о разнице между ранним и поздним Пастернаком а о непрерывной связи того и другого, Да, он один и тот же – в молодости и под конец жизни. Был самим собой и собой остался.

Сверх динамичный, стремительный в своем движении художник прост в самом сложном и отнюдь не всем и не сразу доступен в своей простоте. Любая банальная простоте не принимается им, она перепроверяется напряженной духовной работой, которая итогом имеет слово и мысль, очищенные от всякой банальности. Что же касается усложненной формы, то найденная инто¬нация нередко объясняет и оправдывает эту трудность, не отбро¬шенную в черновики, но, видимо, необходимую — некоторые мысли Пастернака равны прозрениям, но их, как подарок, еще нужно освободить от упаковки.

Детство. Музыка. Любовь. Начало поэзии. Маяковский. Смерть поэта. Примерно так можно обозначить отобранные вехи «ряда воспоминаний», которые (уточняет Пастернак в письме 1932 года) сами по себе «не представляли бы никакого интереса, если бы не заключали честных и прямых усилий понять с их помощью, что такое культура и искусство, если не вообще, то хотя бы о судьбе отдельного человека». Удивительное дело — люди, краски, факты детства, пришедшегося на конец прошлого века, исчезли навсегда. Мы не знаем, не видели ни извозчиков, ни экипажей, ни гостиных, где даются домашние концерты, чернеют сюртуки мужчин, а «дамы до плеч высовываются из платьев, как именинные цветы из цветочных корзин». Увы, мы не видели и того старика, который приезжал в дом художника Леонида Пастернака слушать музыку и которого не раз рисовал хозяин дома. А «это был Лев Николаевич», — говорит про старика Борис Пастернак. «Духом его был пропитан весь наш дом». Не мы видели, как уже безмолвный Толстой лежал в комнатке начальника станции Астапово. Все это когда-то, в юности, видел другой человек. Но его художественная впечатлительность становится уже нашим достоянием и даже как бы нашей памятью. Вдруг понимаешь еще раз, что именно толстовское начало — в самом широком, не только литературном, но общекультурном значении — Пастернак воспринял и унаследовал, можно сказать, генетически — через отца, через свою семью и среду, в которой вырос, наконец, через эпоху, которую Лев Толстой осчастливил и одухотворил своим в ней присутствием. Как же рассказать было об этом, как не в прозе? И как можно не рассказать об этом, стараясь понять, «что такое культуре и искусство»?

Еще одно расхожее мнение теряет всякий смысл — иногда Пастернака рисуют вне быта. Как это неверно! На многое когда-то указала Марина Цветаева, при том, что сама отвергала все, что «добротно, душно, неизбывно», и чуть ли не молнии призывала не «дубовый быт». Это она заметила, что быт для Пастернака — что земля для шага, при том, что сам всегда в движении и всегда «на свежем воздухе». Это так — в стихах. Но в пастернаковскую прозу с тем же правом, что у Толстого, и с такой же обязательностью, великолепной поступью вступает реальный русский быт, быт эпохи, точнее — двух эпох. Именно зоркость к быту, к приметам этой земли и ко всему, чем окружен человек в повседневности, — именно это сообщает прозе Пастернака уникальную осязаемость, почти невозможный, волшебный объем и выпуклость. «Лирика Пастернаке тоскует по эпосу, как она тоскует по широко понятой действительности», — пишет Д. Лихачев а предисловии к прозаическому сборнику поэта. «Тоскует» в данном случае не значит «скорбит», «печалится», но — ищет, тянется, при¬тягивается и притягивает. То же самое можно сказать о прозе. Она пропитана ощущением истории, притягивает к себе наш исторический опыт и наше современное, историческое сознание. Слушая эту прозу, понимаешь еще раз, что имел а виду поэт, сказав: «Я стал частицей своего времени и государства». Д. Лихачев справедливо видит в свободном строении этой прозы своеобразный «бунт против всего косного и неподвижного... восстание против устоявшихся жанров и ограничений». Рухнул старый строй, все пришло в движение — и это движение вобрал и отразил в себе художник, найдя для своего рассказа

об этом ту форму, которая никаким жанром не связана и никакому внутреннему движению не мешает. Казалось бы, какие разные, несовместимые фигуры Толстой и — Маяковский. Пастернак отнюдь не доказывает их совместимость, он будто сам удивляется, как совместились два эти человека в его жизни, как властно вошли в его внутренний мир и расположились в нем, не мешая друг другу. Великолепен портрет Маяковского, написанный.Пастернаком. Словно «написанный» тут говоришь как о живописце, как о мастере, который подобно В. Серову и Л. Пастернаку, угадывает самую суть модели, чтобы найти ей на полотне легкую, идеально точную линию и цвет. Пастернак написал портрет Маяковского, блистательный по выразительности, но, что еще важнее, откровенно, как на исповеди, рассказал о нем в своей, Пастернака, жизни, — от первого счастливого потрясения и далее, по всем пересечениям, вплоть до конца. Ни созданный им образ, ни все повествование не претендует на объективность, напротив, отстаивает право на крайнюю субъективность. Это страстный рассказ, где все важно, все имеет оправдание — длинные фразы и короткие, то щед¬рость, то скупость, то оборванная строка. Все выражает и бурю чувств, и длительность его — чувство братства, разрыва, непонимания и, наконец, потрясения от разлуки, уже навсегда. Слушая этот рассказ, видишь не одно лицо а два – Маяковского и Пастернака, не одну судьбу, а две, очень разных. Каждая по-своему трагична и высока.

Свой рассказ Пастернак начинает с младенчества, с детства. Потом он как бы на наших глазах взрослеет. Но, как сказала про него Анна Ахматова, «он награжден каким-то вечным детством». И правда, его отношение к жизни всегда полно того любопытства и доверчивой расположенности, которые обычно покидают человека со временем, сменяясь уверенностью знаний и опыта. А. Кутепов точно находит основную интонацию рассказа — в ней неизменно присутствует удивление, предшествующее открытию. «Ощущения младенчестве складывались из элементов испуга и восторга». Ребенок пугается незнакомой музыки, — к материнскому роялю он привык, но «тембры струнных», впервые услышанные, «встревожили, как действительные, в форточку снаружи донёсшиеся зовы на помощь и вести о несчастье». Вслед за Пастернаком мы понимаем, как естественно для человека это первоначально-цельное, неразъемное восприятие жизни и искусства. Искусство как бы уже включено в жизнь. Нужно только найти его и найти этому открытию название.

Слушая прозу Пастернака, присутствуешь при таинстве «называния» мира, людей и предметов в нем, В итоге нам будто подарен поэтически названный мир, — еще один, в приложение к тому, которым мы окружены. Мы стали богаче.

В том, как подается артистом слово поэта, в той мере сосредоточенности и такта, которая проявлена, я вижу (слышу) присутствие еще одного человека. Это Дмитрий Николаевич Журавлев, как режиссер, стоявший рядом с исполнителем. То, чем владеет Журавлев, мастер художественного, слова, воспитанный стихом Пушкина и прозой Толстого, теперь про¬должило себя в другом актере, то есть наглядно проступило как культурная традиция и как результат человеческого усилия. У Пастернака об этом прекрасно сказано: «Культура не падает в объятья первого встречного,..» И еще: «Всем нем являлась традиция, всем обещала лицо, всем, по-разному, свое обещанье сдержала, все мы стали людьми лишь в той мере, в какой людей любили и имели случай любить». 

Радиоспектакль по пьесе Максима Горького.

В центре пьесы — могучий, своеобразнейший, талантливый русский человек, крупнейший лесопромышленник Егор Булычов. Идея пьесы — определение цели и смысла существования человеческой личности, рассмотрение ее многосложных и разносторонних связей с миром. Егор Булычов переживает трагический разлад с самим собой, с миром, который его окружает, с великой социальной несправедливостью, которой отдана вся жизнь.

Режиссёр записи — Галина Дмитренко.

Музыкальный редактор — Наталья Цыбенко.

Звукорежиссёр — Дмитрий Апостолов 

Оцифровка Пластинки "Мелодии" 1988 года

«Современникам» - Б. Пастернаку, А. Блоку, О. Мандельштаму, А. Ахматовой, В. Маяковскому, М. Волошину, М. Кузмину.

Марина Цветаева

Стихи, проза, письма

Автор композиции и исполнитель

Анна Смирнова

"...Найдя совершенно иную форму, выступает со своими моноспектаклями, полупеснями-полусказаниями Анна Смирнова. Я бы сказал, что ее искусство в чем-то напоминает мне восемнадцатый век. Мне кажется, что она. прекрасно читала бы Ломоносова или Державина. И вместе с тем ее искусство глубоко современно. Она читает Цветаеву, как читают письма близкого человека, доверяясь слушателям, раскрывая в этих письмах и стихах, похожих на исповедь, тот нравственный подвиг, то усилие и напряжение, без которого не имеет права жить человек, а поэт — тем более, «...Мне все равно, сколько Вы можете поднять, мне важно, сколько Вы можете напрячься. Усилие и есть хотение, и если в Вас этого хотения нет — нам нечего с Вами делать...» — пишет Цветаева в личном письме молодому поэту.

Анна Смирнова—художник интеллектуальный. Она прочитала трагедию Цветаевой и была глубоко поражена этой трагедией, нашедшей в творчестве поэта такое острое выражение. Не случайно составлена и программа этой пластинки. В письме к А. Ахматовой в 1921 году Цветаева пишет: «Готовлю книжечку «Современникам» — стихи Вам, Блоку, Волконскому...» Книга осталась ненаписанной. Анна Смирнова пытается представить слушателям этот замысел как бы осуществленным. Ее М. Цветаева, обращаясь к современникам, прекрасно осознает свою трагедию: ее не услышали и не поняли. В глубине манеры чтения актрисы лежит чувство, которое внушено трагедией непризнания."

В. Каверин 

Леонид Андреев - Смех (аудиоверсия)

Фон: Dead Melodies & Beyond the Ghost, с разрешения Cryo Chamber

«…Когда ты снова будешь здоров, я тебе обещаю, я буду больше проводить времени с тобой. А что до дел, то они никогда не кончатся. И да, когда ты придешь в себя и встанешь опять на ноги, я все дела передам тебе. Я тебе обещаю, Арсенджан! А сам уйду на покой. Ну, не сразу, конечно, так как ты нам с твоей мамой обязан внуков подарить… а вот, когда появятся внуки, я уже полностью и уйду на покой, а всеми делами ты и будешь заправлять только сам.

Живи долго, Арсенджан! До свидания, сынок!..»  

В начале июня 2018 года Госдума поддержала законопроект, который позволяет родственникам посещать больных в реанимации. Прямого запрета на такие визиты не было и раньше. Но чаще всего врачи все равно отказывались пускать родных, опасаясь, что те занесут микробы. Или, увидев, в каком состоянии находится пациент, сами почувствуют себя плохо. При этом во многих зарубежных странах визиты родственников в реанимацию — обычная практика.

К 85-летию Саввы Кулиша, советского и российского кинорежиссёра, сценариста, оператора.

Радиоспектакль "Бессмертие тишины, или Страдания молодого Вейцлера" посвящен Андрею Леонидовичу Вейцлеру, советскому драматургу, сценаристу и поэту, соавтору Алексанлра Мишарина.

Режиссёр записи — Савва Кулиш

Исполнители:

От автора — Рудольф Панков;

Андрей Вейцлер — Георгий Тараторкин;

приятель — Евгений Князев;

отец Вейцлера — Анатолий Ромашин;

мать Вейцлера — Любовь Матюшина;

Будда — Валерий Носик;

друг — Борис Романов;

его жена — Алика Смехова;

а также — Евгений Хорошевцев, Александр Пожаров, Геннадий Матвеев.

Вступительное слово — Марина Багдасарян.

Сборник юмористических рассказов новосибирского автора Николая Самохина

"...С войны он принес стандартный трофей - немецкую безопасную бритву с десятком лезвий к ней, ранение - в кисть левой руки - и медаль «За боевые заслуги».

Про эти шесть дней его войны давно уж следовало бы мне написать особо. Не раз и мысль такая приходила: надо, надо написать. Точнее, не мысль приходила, а тянуло что-то за душу, сосало, беспокоило. Так тянет, наверное, недоделанная работа, письмо, лежащее без ответа, невыполненное обещание.

А может, это «что-то» было тем самым, что называют теперь высокими и щемящими словами «память сердца»?.. Да, на памяти сердца, как видно, лежал груз, давил и тревожил.

Но я все останавливал себя. Сначала, - когда был моложе, отважнее и, сам никогда не нюхавший пороха, мог взяться написать хоть о Крымской кампании - останавливал тем доводом, что в судьбе моего солдата нет ничего выдающегося, способного потрясти читателя. Уж больно земной он, обыкновенный, не конкурент он тем героям, про которых я, еще в школе, разучивал песни, читал книги и смотрел фильмы.

Потом - когда жизнь и годы научили пристальности и пришло понимание войны как вынужденного тяжелого труда - я стал убеждать себя, что не имею права писать о боях, ранах, окопах: ведь сам я в тех окопах не сидел. Ну, да - я знал солдат. Помнил, как уходили они на фронт и как возвращались - увечные и калечные. Помнил их бесхитростные рассказы, их глаза, их плохо выскобленные подбородки, старенькие, белесые гимнастерки с одинокой медалькой, а то и без нее - именно таких вот, чернорабочих войны, поставляла на фронт улица моего детства. Я знал их, конечно, но... ТАМ с ними я не был.

А время шло. И в мире не становилось спокойнее. И росла цена не только тому большому, что совершил народ, но и тому малому, что сделал каждый.

И тяжелел груз на душе.

Теперь, мне кажется, я понимаю о чем ДОЛЖЕН написать. Не о войне - о человеке на войне - о МОЁМ солдате, которого я все равно знаю лучше романистов и кинематографистов и о котором никто другой не расскажет.

Как надо бы рассказать о каждом!"

(Цитата из повести)

У каждого свое призвание. Выращивать в садике помидоры, жевать рыбные палочки, усердно заниматься стиркой — во всем этом тоже нужно иметь призвание. Я истерзал себя, свою душу, рукава моей хламиды объяты пламенем, и все же я от рождения обречен, царь, идти вперед, высоко подняв голову, идти напролом, против бури. Бамбуковая вешалка для царских регалий уже прогнила насквозь, ткнешь, и безропотно упадет, рассыплется в прах. Цветы пустоты. Пустите меня, я должен продолжать идти вперед. Материнская грудь иссохла, некому меня обнять. Бежать вверх, вверх, вот моя судьба. Разрыв, не понять тебе, сколько в нем муки. 

Сборник Рассказов и повестей новосибирского писателя Николая Самохина

Повесть Николая Самохина «Наследство» изданная в 1982 году — автобиографична.

В основу повести лёг дневник матери автора Анны Васильевны Комарковой.

Она же и стала прототипом главной героини — бабы Клани.

...Баба Кланя ушла из жизни внезапно.

Вот только что оладьев напекла, всю семью накормила - и ушла...

Ей бы остановиться, отдохнуть, "собрать урожай", который сеяла всю жизнь.

Но не могла баба Кланя сидеть сложа руки - и поэтому продолжала заботиться, нянчить, поддерживать, помогать...

...Детям бабы Клани досталось её небогатое наследство - кому вязаная кофта, кому маленькие серёжки.

А известному городскому журналисту Артамонову - обычная "общая" тетрадь в чёрных дермантиновых корочках.

В ней баба Кланя писала свою жизнь: от батрачки у помещика да у "кулака", через революцию и войну, до совхоза.

Написала, сколько успела.

Обычная тетрадь - самое ценное для Артамонова "Наследство".

Вторая половина XXI века. В секретной лаборатории, затерянной в снегах Восточной Сибири, группа учёных-фриков проводит эксперименты по клонированию русских писателей Золотого и Серебряного веков...

Первая и самая сложночитаемая треть легендарного постмодернистского текста Владимира Сорокина.

Сборник рассказов и повестей новосибирского писателя Николая Самохина.

Бывает так, что собственная жизнь приносит человеку только страдания.

Пётр Петрович Непрушин за сорок лет своей жизни полностью свыкается с ролью неудачника и тряпки.

Он отлично понимает, что его жизнь - это результат его личных поступков.

Это его ответственность и винить, кроме себя - некого...

Так трудно, ну просто невозможно свернуть с привычного пути "мягкотелой несуразности".

И в то же время, оказывается, так легко!

Надо попасть в кинотеатр и, вместо фильма, посмотреть на свою жизнь со стороны.

Увидеть и, наконец-то, решиться.

Решиться изменить себя.

Мрачная фантазия маргинальной французской писательницы Габриэль Витткоп о нравственном и физическом падении 45-летнего филистёра Сеймура М. Кеннета, у которого внезапно умерла мать и жизнь стала постепенно приходить в упадок. 

В тот день на праздник Крещения случилось нечто удивительное! Константин Капустин даже ожидать не мог такого подарка. И всё же это случилось. Но прежде наш герой должен был усвоить очень важный урок.

"Третий лишний" - шестая книга в ряду знаменитых путевых заметок Виктора Конецкого -романа-странствия "За Доброй Надеждой". Ее герои, как это часто бывает у Конецкого, совершают рейс во льдах, но на этот раз в местах необычных - в антарктических морях. А, кроме того, капитаном корабля и начальником главного героя - самого писателя - оказывается прототип одной из его предыдущих книг, и отношения между ними развиваются по непредсказуемому сценарию.

Книга известного ленинградского писателя Виктора Конецкого написана в характерном для него стиле, соединяющем выдумку и документальную основу очередного арктического рейса, на фоне которого рисуются характеры современных моряков

"О названии. Предполагалось, что назову повесть "СЕГОДНЯШНИЕ ЗАБОТЫ".

Дело в том, что за двадцать лет до описываемого здесь арктического рейса мне пришлось первый раз капитаном пройти по той же дороге. А за двадцать лет до опубликования этой рукописи я написал свою первую повесть на арктическом дневниковом материале, назвав ее "Завтрашние заботы", потому что был молод и все еще казалось "в завтра", в будущем. Название нынешней должно было перекликаться с названием первой, но отражать день сегодняшний и меня сегодняшнего.

Работа над рукописью затянулась, и за время работы я уже опять стал каким-то иным и понял, что название "ВЧЕРАШНИЕ ЗАБОТЫ" более соответствует

смыслу и ритму написавшегося. И мы, и жизнь изменяемся все стремительнее. А

значит, и флот. И главные герои этой повести для сегодняшнего флота в

значительной степени рудименты. Уже другие совсем люди сейчас ведут в морях суда. Это не ради красного словца говорю, это правда.

Содержание:

Конецкий - Вчерашние заботы

Четыре страницы от автора

По старой дорожке

Мурманск, 17-00

Начало выяснения отношений

Фома Фомич в институте красоты

День ВМФ на Диксоне

Диксон. Мыс Челюскина

О судовых пожарах и как Фома Фомич играет в шахматы

Необыкновенная Арктика

Повседневность и некоторые исключения из неё

Тикси

Тикси - Певек

Единство и борьба противоположностей Фомы Фомича Фомичева

Улыбка Колымы

В порту назначения

Поплыли из Певека в Игарку

Встреча в проливе 

Енисей или Сусанна и старцы

Игарка

Шуточки Фомы Фомича и поворот под попутную волну

О, голубка моя.

Занавес

"Истерическое жужжание одинокой мухи нарушало тишину зала Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде." 

Доп. информация: время звучания: 46 мин.

Радиоспектакль. Реставрация старой записи произведена "Beautyday".

Рассказы и повести Виктора Конецкого в той или иной степени связаны с морской тематикой, но подлинный интерес его сосредоточен на душевной жизни. Для его прозы характерно воспроизведение мыслей одинокого человека, с частыми отступлениями в прошлое, многие истории построены как «спор героев с самим собой» (Holthusen). — Самой постановкой вопроса о смысле жизни они связаны с замечательной прозой, появившейся на рубеже 50-х — 60-х гг. Проверка человека на деле, в сложных ситуациях — это мотив, пронизывающий творчество Конецкого; он пробуждает сочувствие читателя скорее постановкой вопросов, чем их разрешением.

Доп. информация: время воспроизведения: 0:24:47

 Капитан, писатель, орденоносец Виктор Конецкий - человек удивительной судьбы.

 Сын следователя, ленинградец, он совмещал работу в морском флоте и литературу. Более того, писал сценарии. «Полосатый рейс» (в соавторстве с А. Каплером), «Путь к причалу» (соавтор – Г. Данелия), «Тридцать три» (соавторы – В. Ежов и Г. Данелия).

 Конецкий бороздил мировой океан от Арктики до Антарктики на 14 судах, четырнадцать же раз прошёл Северным морским путем. Из четвёртого помощника капитана вырос в капитана дальнего плавания.

 Автор более пятидесяти литературных произведений, среди которых повести «Завтрашние заботы», «Среди мифов и рифов», «Солёный лед», «Морские сны». Главное творение Конецкого – роман-странствие в восьми книгах «За Доброй Надеждой». Этот роман Конецкий писал с 1969 по 2000 год, и в основе его личные впечатления писателя от работы на морском флоте.

Рассказы:

 "Петр Ниточкин к вопросу о психической несовместимости" (1 ч. 03 мин.)

 "Петр Иванович Ниточкин к вопросу о квазидураках" (1 ч. 05 мин.)

 "Единство и борьба противоположностей в Фоме Фомиче Фомичеве" (35 мин.)

 "Фома Фомич в институте красоты" (53 мин.)

Автор сценария и режиссер-постановщик – Дмитрий Николаев

 Музыкальное сопровождение на баяне – Николай Сивчук

 Звукорежиссер – Антон Деникин

 Шеф-редактор – Наталья Новикова

 Редактор – Марина Лапыгина

 Продюсер – Ольга Золотцева

Илья – герой нашего времени. Он хорошо образован, занимается любимым делом, имеет неплохой заработок, понимающих друзей, но при этом безмерно одинок. Он пытается разобраться в себе, в своих отношениях с женщинами, друзьями и неугомонным начальником…

Действие романа происходит в американском штате Калифорния. Илья работает в биомедицинском стартапе в Силиконовой долине. Он воспринимает окружающий мир с сарказмом, рассуждает о смыслах жизни, пытается нащупать свой путь далеко не всегда принятыми в обществе средствами.

Роман «Челленджер» – о поколении хайтека; тех, кто родился до того, как появилась их профессия. Высокие технологии преображают не только окружающий мир, но и своих создателей – поколение Челленджер, детство которого началось со взлёта и гибели космического корабля, и которому слишком знакома внутренняя пустота, сравнимая лишь с Бездной Челленджера – самой низкой точкой поверхности Земли, расположенной в Марианской впадине.

Повесть о путешествии негритянского мальчика-сироты, который, несмотря на все свои злоключения, остается бодр и весел, способен критически оценивать окружающую его несправедливую действительность.