В сборник великого русского писателя Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова. 1868-1936) вошли его блистательные рассказы: «Макар Чудра» и «Старуха Изергиль». Максим Горький – один из крупнейших писателей в мировой литературе конца XIX начала ХХ веков, удивительный знаток человеческой души. Добро и зло, благородство и подлость, вера в чудо – этими категориями проникнуты книги писателя.

«Так ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю выбрал себе, сокол. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай – вот и все!», «Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько…», «…бегай от дум про жизнь, чтобы не разлюбить ее». Эти и другие сентенции бродяги-цыгана Макара Чудры могли бы составить цитатник начинающего даун-шифтера. Но это лишь пролог к одному из самых пронзительных рассказов о любви – к женщине и вольной волюшке, гимн свободе, пропетый молодым Горьким на заре его писательской карьеры....

Новые переводы Борис Кригера передают шарм поэзии трех великих французских поэтов девятнадцатого века.

Виктор Гюго — прежде всего поэт, реформатор французского стиха. Основное, что характеризует его деятельность – любовь к человеку, сострадание, призыв к милосердию. Он буквально ошеломил читателей, обеспечив окончательную победу романтизма во французской поэзии.
В любовных стихотворениях Гюго является певцом земного и в то же время одухотворенного чувства.

Переводы стихотворений Бодлера будят чувства и мысли, а главное – очень сильные эмоции. То есть он достигает того же, на что притязало классицистическое искусство, но другими средствами. Поэт каждый раз показывает, что читатель просто так не сможет его понять, что он должен сделать усилие, вырасти над собой. В этом смысле Бодлер поэт будущего, и мы можем только надеяться, что приблизились к его пониманию. В представленных переводах его хорошо знакомые стихотворения зазвучали по новому.

В поэзии Рембо чувствуется влияние романтизма. Ключевым для романтиков было строгое разграничение поэтического, «возвышенного» мира и реального. Бросая вызов существовавшим правилам, Рембо возвращает поэзию «на землю», утверждая, что для неё нет запретных тем, что ей позволено использовать «низменный» или сатирический сюжет, развивать эстетику безобразного. В то же время поэт обогащает французский литературный язык разговорными оборотами, вульгаризмами и диалектизмами (в полной мере мы можем это оценить, конечно, только в оригинале). Предлагаемые переводы очень тонко передают атмосферу оригинала....

Для поэта поэзия — точный слепок состояния его души, каким бы оно ни было. Кто-то может возразить: «Почему так мрачно? Чернуха!» Нет, именно точнейшее, откровеннейшее отображение того, что действительно чувствует автор. И судить его за излишнюю мрачность не следует. Ибо и к счастливым идиотам рано или поздно приходят мрачные прозрения. Как-то Валентин Гафт, читавший тексты Бориса Кригера, сказал: «Кажется, что я сам это написал!», и вот мэтра не стало и строки о смерти в его устах словно звучат уже оттуда, из-за грани земного бытия.

Бегать от горькой правды нашего существования глупо и недостойно. Примите эту поэму, не обвинив автора в надуманном трагизме. И тогда и для вас это произведение станет отдушиной в темный час души.

...

Эта пьеса вызовет раздражение практически у всех слушателей. В ней сочетается несочетаемое, высшее и низменное, прекрасное и отвратительное. Такие разговоры ведутся на кухне, на исповеди… 

Зачем их выносить на общее обозрение? Если у человека болит — то он обращается к тем, кто может и хочет помочь, а массовому читателю зачем чужие проблемы, если они не касаются его лично? Полезная книга та, в которой польза для всех, а тут просто попытка вовлечь другого в круг чужих интересов… Кому нужны чьи-то религиозные разочарования? Дело в том, что кругом и так столько лжи. А всё, что в этой пьесе – правда, неприятная, неказистая, местами просто отчаянная. Хотя, по привычке, тоже выглядит как ложь. Настоящее искусство должно быть предельно надрывно, абсолютно искренне, иначе оно не имеет никакого смысла, а всё приукрашенное – не более чем очередная ложь, отравляющая и без того несладкую нашу жизнь.

...

"Внутриутробное эссе" - как кроссворд с вертикалями и горизонталями, складываешь мозаику из того, что же хотел сказать и сказал автор. Появляется ощущение цикличности - словно читаешь поток сознания уже прожившего жизнь еще не родившегося эмбриона. Может быть, только находясь в утробе мы обладаем всеми знаниями мироздания? Для того чтобы родиться и попытаться вспомнить забытое великое знание? Но нет, эмбрион - не Господь Бог, он может лишь ждать своего появления на свет, сетовать на скуку и отсутствие окон в утробе, параллельно упражняясь в остроумии, сравнивая пророчества священных книг с "литературными ценностями преисподней".

...